Пока муж в командировке - Страница 21

К оглавлению

– Высказался? – осведомилась Катька.

Я не могла говорить, придавленная тепляковской проницательностью. Еще одним свидетелем больше!

– Не высказался! – запальчиво ответил Ванек.

– Тогда иди ораторствуй на улице, – посоветовала Катерина. – Там народу больше. Все, топай отсюда, надоел.

– Ключи отдай, – потребовал у меня Тепляков.

– Какие ключи… Ах да! – вспомнила я. – Катерина, проводи его и отдай ключи от машины.

Катька толкнула гостя в толстую спину. Ванек оглядел меня на прощание суровым взглядом и припечатал:

– Не ожидал от тебя, мать.

Развернулся и затопал на выход. Катька пошла следом. Полотенце размоталось и упало ей на плечи, короткие золотые вихры вызывающе растопырились во все стороны.

Я услышала, как открылась входная дверь, потянуло сквозняком. Потом Катька что-то неразборчиво сказала, Тепляков внезапно охнул, дверь захлопнулась.

Катерина вернулась на кухню, потирая бедро.

– Все-таки ущипнул, гад, – пожаловалась она.

– Ты тоже в долгу не осталась.

– Не осталась. Заехала коленом ему в самое драгоценное. Ничего страшного, пусть передохнет немного от личной жизни. – Катерина плюхнулась напротив меня, взъерошила и без того лохматую голову и весело спросила: – Ну что, мать? Первый раз в жизни Тепляков убрался от тебя без навара?

– Нет, – ответила я. – Тепляков не может убраться от меня без навара. Это противоречит его природе. У него в кузове осталось пять моих картин.

Минуту Катька смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Потом задумчиво сказала:

– Знаешь, что самое смешное? Ему, пожалуй, удастся их продать!

Тут мы обе согнулись пополам и огласили кухню истерическим смехом. Напряжение, копившееся внутри нас, все-таки нашло выход.

Прошло два дня.

Они пролетели в какой-то неразберихе и суете: сначала мы перемыли всю домашнюю посуду, предварительно избавившись от приборов незнакомца. Потом учинили генеральную ревизию в шкафах и холодильниках. Поскольку мы не знали, в каком именно продукте может находиться отрава, то решили избавиться сразу от всего. Опустошили холодильник, опорожнили шкафы, сложили продукты в плотный непроницаемый пакет, перевязали его веревкой и выбросили в мусорный контейнер. Катька, правда, предлагала оставить кусок мяса, лежавший в морозилке, но я была неумолима: никаких исключений.

Таким образом, я осталась без пропитания в прямом смысле этого слова. Но деньги у меня еще были, и мы с Катериной совершили набег на ближайший универсам, где и набили две полные сумки.

Приволокли их домой, наготовили разносолов.

– Эх, жалко, Пашки нет, – сказала Катька, снимая пробу с роскошного огненного борща. – Такое изобилие, и не перед кем похвастаться! Прямо хоть Теплякова приглашай, не к столу будет сказано…

Я промолчала. Упоминание о муже снова больно резануло мою подозрительную душу. Неужели Пашка… Нет, не хочу об этом думать.

Я стукнула ложкой по краю тарелки.

– Что с тобой? – спросила Катерина. – Ты такая бледная. Не заболела после купания в пруду?

Я отложила ложку в сторону, так и не попробовав борщ.

– Ох, прости, – спохватилась Катерина. – Забыть не даю. Но я почему спрашиваю… По-моему, я точно простудилась. У тебя парацетамол есть?

– Не знаю. Кажется, лекарства мы тоже выбросили.

– Придется ехать домой, – подвела итог подруга, услышала мое испуганное «ох» и напомнила: – Маш, я живу у тебя два дня!

– Ну и что? Живи хоть всю жизнь!

Катерина усмехнулась. Не спеша доела борщ, бесшумно положила ложку на край тарелки.

– Спасибо. Мне нужно отоспаться, прийти в себя, если ты не против. Через пять дней у меня рейс.

Что ж, нужно так нужно. Ничего не поделаешь. Я только спросила, надолго ли она улетает.

– На два дня. А потом, Маша, я вернусь. Мы будем жить долго и счастливо и умрем в один день.

Я с тоской посмотрела на Катьку и грустно сказала, что так не бывает. Или бывает, но только в сказках.

Подруга собралась и уехала домой. Я осталась одна.

Навела порядок на кухне, послонялась по квартире, постояла перед картинами, перебрала немногочисленные семейные фотографии в альбоме. Интересно, зачем маме понадобилось лепить из меня художницу? Наверное, было стыдно, что у нее, такой талантливой и знаменитой, родилась такая бесталанная девочка. Слуха у меня нет, голоса тоже, поэтому в музыкальной школе меня из милости продержали три года. Потом мама попробовала впихнуть дочку в балетный кружок. Но тут выяснилось, что у меня неудачное сложение, да и способности ниже средних. И маме не осталось ничего другого, как проложить дорожку в Суриковское училище.

В училище меня держали, так сказать, в приказном порядке. Существовали студенты, которые должны были получить диплом, и все тут. Педагоги это прекрасно понимали, поэтому много времени на нас не тратили. Поправляли грубые ошибки, давали несложные задания и рысью устремлялись к другим ученикам: талантливым и интересным.

Вот так я и окончила училище: вполне грамотным дилетантом. Искусство я люблю, можно сказать, разбираюсь в некоторых его тонкостях. В общем, я теоретик. Думаю, что из меня мог бы получиться неплохой искусствовед. Или, например, музейный гид. Язык подвешен хорошо, кругозор вполне приличный, образование тоже не подкачало. Может, попробовать себя в этой роли? Нужно посоветоваться с Пашкой.

И я снова ощутила, как сердце кольнула длинная острая игла. Пашка… Неужели он мог… Нет-нет! Хватит! Я изо всех сил замотала головой. Не верю!

Затрезвонил телефон, я подбежала, подхватила трубку.

– Машуня, привет!